Воссоединение униатов с Православной Церковью, произошедшее на Полоцком соборе 1839г., является одним из важнейших событий истории белорусского народа. Несмотря на достаточную исследованность исторической наукой этого события, оно остается предметом не только споров, но и политических спекуляций, а, порою, и откровенной лжи. Отношение к унии может стать показателем духовно-культурной самоидентификации человека. Отсюда тема, связанная с осмыслением всех исторических реалий, порожденных унией, звучит актуально и в наши дни.
Принятие нашими предками Православия определило дальнейшее культурно-исторические особенности развития белорусского народа. Этот выбор стал объединяющим и культурообразующим. Так, промыслом Божиим, к концу XIV века в Великом Княжестве Литовском православные составляли до 80% населения страны.
Несмотря на своё количественное преобладание, православные так и не смогли укрепить свои позиции в лице высшей княжеской (а после Кревской унии 1385г.) и королевской власти. Успех католического прозелитизма оформился в дискриминирующие православных акты Городельского сейма 1413г. «…Названными выше свободами, привилегиями и милостями,- читаем в 12 постановлении, — только те паны и шляхтичи земли Литовской могут владеть и пользоваться, которым оружие и гербы шляхтичей королевства Польского пожалованы, и почитатели христианской религии, Римской церкви подвластные, не схизматики или другие неверующие.». Конечно, польское правительство, расширяя привилегии, вольности и милости католической знати ВКЛ, преследовало вполне определенную политическую цель: привязать литовских бояр-католиков к унии с Польшей.
Недовольство православного населения, аристократии и дворянства ВКЛ дискриминационным наступлением на их духовно-культурные начала, послужило одной из причин гражданской войны 1432 — 1436гг., которая имела национально-религиозную окраску и черты национального движения.
Занявший польский трон великий князь литовский Казимир в 1447г. практически уравнял личные и экономические права православной знати и феодалов-католиков, хотя дискриминация при назначении на государственные должности и политическое неравенство продолжали существовать, что постоянно отмечают практически все исследователи. Одновременно с ополячиванием православной знати с конца XIV происходил процесс закрепощения крестьян. Естественно, что не свободный лично и экономически зависимый от своего господина крестьянин не мог избежать и религиозного давления.
Помимо этого на Литовские земли хлынул поток переселенцев из Польши, которые занимали разные должности в ВКЛ и приобретали здесь имения. «Беларусь покрылась, — пишет архиепископ Афанасий Мартос, — густою сетью польских колоний и польской шляхты, наехавшей сюда из Польши. Образовались так называемые «околицы» и «засцянки» польской и сполонизованной шляхты: Эта шляхта являлась большою полонизационною силою в Беларуси».
Результатом этой внутренней борьбы стала Люблинская государственная уния в 1569г. объединившая Польшу и ВКЛ в одно государство — Речь Посполитую.
В условиях сложившейся политической обстановки единственным институтом, который организовывал русское население и выступал хранителем духовных и национально-культурных основ их жизни оставалась Православная Церковь. Но она уже со времен Ягайло и Витовта оказалась под особо пристальным вниманием враждебно настроенной власти и покровительствуемого ею латинства, подвергаясь уничижению и гонениям, постепенно нараставшим по мере сближения Литвы с Польшей.
В Литовском Православии, оторванном от тела Русской Церкви и территориально удаленном от своего патриархийного центра — Константинополя, стали развиваться «болезни», которые со временем исказили церковную жизнь народа. Во-первых, сузился объем церковного суда, что существенно ограничивало сферу влияния Церкви на жизнь, как отдельного человека, так и общества в целом. Во-вторых, в ущерб церковной иерархии развилось участие в церковном управлении мирян. Право покровительства (т.н. патроната) со стороны православной знати, первоначально помогало поддерживать, оберегать и сохранять церковно-общинную жизнь монастырей и приходов. Но, по мере окатоличивания и ополячивания высшего слоя ВКЛ патроны, в числе которых был и сам король, изменилось и отношение к православным храмам и монастырям. На них смотрели как на доходные статьи, называя «духовными хлебами».
Это вело к страшным злоупотреблениям, главным следствием которых был приход в церковную иерархию многих недостойных членов и, как следствие, падение доверия церковного народа к своим архипастырям и пастырям. Последнее внесло в саму Православную Церковь губительный для нее раскол между интересами высшей иерархии и простого народа. Ярким свидетельством тому является деятельность православных братств, которые, как известно, боролись не только с наступлением латинства, но и со своими епископами. В такой атмосфере и стало возможным заключение религиозной унии.
Тщательно подготовленное латинским духовенством, оно совершилось в Бресте в 1596г. Несмотря на сопротивление, которое православные оказывали распространению унии в течение практически всего XVII столетия как это хорошо показал в целой серии исследований «Сеймовая борьба западно-русского православного дворянства с церковной унией» проф. П.Н. Жукович, униатство при мощной поддержке государства восторжествовало.
К концу ХVIII века на территории современной Белоруссии и Литвы проживало около трех миллионов человек. 39% от общего количества белорусов, поляков и литовцев принадлежали униатской церкви, 38% были католиками, 6,5% исповедывали православие, остальные были староверами и протестантами.
Подавляющая часть белорусских крестьян — 80%, бедная шляхта и мещане были униатами. Униатство не поставило белорусов в равное положение с поляками-католиками. Как прежде православные, так теперь униаты продолжали оставаться в Речи Посполитой людьми второго сорта. Их веру, язык, материальную и духовную культуру называли «хлопскими» в противоположность «панским» (польским) вере, языку и культуре.
Хотя со временем Уния и получила известное распространение, но популярности и авторитета, несмотря на все усилия, не снискала. О дискриминации униатского духовенства говорил митрополит униатской церкви Иосиф Рутской: «Нас не признают истинными епископами, равными бискупам латинским, а считают ниже их, как бы хорепископами только и суффраганами ; нас не удостаивают сделать, наравне с ними, сенаторами. Наш митрополит и епископы не имеют в государстве никакого, или почти никакого, общественного авторитета и значения. В собрания дворянства нас вовсе не допускают и не позволяют нам говорить в защиту себя даже тогда, когда обвиняют нас, как нарушителей общественного спокойствия».
Православная Церковь, уже определившая цивилизационный лик народа, в лоне которой наши предки сформировались как нация, не просто потеряла влияние, а практически исчезла. Более того, белорусы были поставлены в положение людей второго сорта и подверглись жесточайшему гнету во всех областях жизни. В итоге пострадала и национальная культура, которая оказалась искусственно вытесненной в самый низ общества, в крепостную крестьянскую среду, на уровень фольклора. Здесь, конечно, она не могла нормально развиваться и достичь высокого уровня. Такая же печальная участь постигла и белорусский язык. В 1696г. он был полностью заменен польским в государственном делопроизводстве и на столетия потерял шанс выработать свою литературную форму.
Какие же плоды принесла уния. Об этом хорошо писал митрополит Иосиф (Семашко): «Уния действовала неодинаково, и по времени и по местности. Она была недвижна или даже сокращалась во время браней России с Польшею семнадцатого века, и усиливалась когда при благоприятных обстоятельствах Польское правительство могло ей содействовать. Она труднее действовала на энергическое Малороссийское племя, нежели на Белорусское. Она усиливалась и утверждалась преимущественно там, где Римско-католическое духовенство и особенно иезуиты имели сильное влияние. Таким образом, ближе к Варшаве и Вильне, Уния с самого начала пустила глубокие корни и вполне временем утвердилась. Но дальше к пределам России, где население было почти исключительно русское, а Латинское духовенство в малом количестве, Уния восторжестовала, с немалым трудом, едва в последнее пятидесятилетие существования Польши».
Ситуация на территории Белоруссии вновь начала меняться с падением Речи Посполитой, которому в немалой степени содействовал так называемый «диссидентский вопрос», суть которого составляла проблема религиозной нетерпимости польского правительства и польского общества ко всем своим подданным и согражданам некатоликам.
После трех разделов Речи Посполитой в конце ХVIII столетия (1772, 1793, 1795гг.) к Российской империи отошли, Правобережная Украина, Западная Волынь, Белоруссия, Литва, Лифляндия и Курляндское герцогство. Большинство исследователей говорят о благотворных плодах этого события. Действительно, присоединение Белоруссии к России привело к быстрому развитию экономики, торговли, культуры. Нам нет нужды подробно описывать сложные политические, социальные и религиозные процессы, которые происходили на присоединенных землях в конце XVIII в. Достаточно сказать, что территория Белоруссии стала ареной ожесточенной цивилизационной схватки между Россией и Польшей, русскостью и полонизмом, Православием и католицизмом. В этой схватке поляки делали ставку на то, что белорусы в результате многовекового цивилизационного наступления на них стали уже ближе к ним, чем к России.
Вскоре после присоединения Белорусских и Украинских земель к России униатское население этих областей начало по собственной инициативе массово переходить в Православие. Только с августа 1794г., когда императрицей Екатериной II был издан указ, разрешающий свободное присоединение униатов к Православию, по март 1795г., только по официальным данным присоединившихся было более 1,4млн. человек, 2603 храма и 1552 священника. В итоге, по данным П.Д. Брянцева во время правления Екатерины Великой на всех присоединенных территориях вышли из состава униатской церкви и приняли Православие в общей сложности более 3 000 000 человек. Это массовое возвращение униатов к вере своих предков можно с полным правом назвать первым воссоединением. Но в основном это были украинцы. В Белоруссии процесс воссоединения прошел по Юго-востоку и остановился на границе наиболее олатинившейся и полонизированной Северо-Западной части страны.
Здесь нам имеет смысл не ограничиться констатацией факта, что уния здесь пустила глубокие корни, а несколько подробнее рассмотреть причины этого явления. Во-первых, социальная политика России на присоединенных территориях сохраняла существовавший в Речи Посполитой господствующий класс, ограничивая при этом только анархию шляхты и своеволие магнатов, и имела целью притянуть на свою сторону местных землевладельцев. Это сохраняло господство поляков помещиков над белорусскими крестьянами униатами со всеми вытекающими из этого последствиями. Попытки создать в Белоруссии институт русского землевладения не привели к значительным результатам.
По данным, приводимым профессором В.Н.Черепицей, в Виленской, Гродненской, Минской и Витебской губерниях в начале 60-х годов XIX в. польских землевладельцев было в 7 раз больше, чем непольских, а их земельная площадь почти в 3,7 раза превышала непольское помещичье землевладение. Кроме этого правительство Российской империи не пресекло влияние на население присоединенных областей католического духовенства. Это проистекало из принципа веротерпимости, провозглашенного императрицей Екатериной. «Как всевышний Бог, — писала императрица в указе Святому Синоду от 1773г., — терпит на земле все веры, то и Ее Величество из тех же правил, сходствуя Его святой воле, в сем поступать изволит, желая только, чтобы между ее подданными всегда любовь и согласие царствовали».
На основании такого принципа и из ложных опасений перед мнимым фанатизмом православного духовенства, деятельность православных миссий была ослаблена. Поощрительные меры к крещению иноверцев были отменены (кроме трехлетней налоговой льготы новокрещеным). Этого мало — иноверному духовенству (ксендзам, муллам, ламам) назначались казенные средства содержания, каких не имело даже и православные священники. Т.е. в Белоруссии под русской властью сохранялся духовно-культурный раскол общества, и белорусские крестьяне продолжали испытывать как экономический, так и цивилизационный гнет. Во-вторых, униатская церковь здесь вообще была лучше организована, чем на Украине и ее духовенство, более латинизированное, пользуясь покровительством польских землевладельцев, было менее доступно православному влиянию.
Наконец, нельзя не заметить, что в этой ситуации выработанный белорусами консерватизм начал работать не только против латинства, но и против Православия. В районах, где уния утвердилась и пустила корни, униатство уже воспринималось как седая и освященная древность. В результате в лоне униатской церкви в начале XIX в. остались более полутора миллионов белорусов.
Деятельности польско-католической партии в Белоруссии весьма способствовало как сочувствие ей со стороны русского образованного общества, так и покровительство со стороны императоров Павла и Александра. Изучая отношение их к польскому вопросу и белорусско-литовским территориям нельзя не согласиться с Ежи Охманьским, который пишет: «Царская власть в это время была далека от идеи культурной русификации Литвы, т.е. ничем не препятствовала полонизации этой страны».
В результате только в правление этих императоров более 100.000 униатов перешли в латинство. В своей знаменитой записке 1827г. будущий митрополит Иосиф Семашко писал: «Я уверен, что мало отыщется в Римском обряде крестьян русского происхождения, которые бы не присоединились к оному уже во время Российского правления». Можно с достаточной уверенностью предположить, что если бы русское правительство и далее действовало или бездействовало в том же духе, то униаты просто растворились бы в недрах польского латинства. Об этой опасности прямо предупреждал Семашко: «…может быть, довольно одного благоприятного случая, и полтора миллиона Русских по крови и языку своему отчуждены будут навсегда от старших своих братьев».
Император Николай I тотчас же по восшествии на престол обнаружил энергичное желание действовать в духе русском и постарался облегчить для России цивилизационную обстановку в крае. C первых дней нового царствования обнаружилось стремление правительства к усилению изучения русского языка в Виленском учебном округе.
В университете и в средних учебных заведениях вводились предметы на русском языке: история, география, статистика. Усиливалось, особенно в Главной католической семинарии в Вильно, изучение славянского и русского языков. Так же начали предприниматься осторожные меры по реформированию униатской церкви, призванные остановить процесс ее латинизации и хотя бы внешне приблизить к Православию. Но, несмотря на всё это, общего и стройного плана русификации края не было.
О русской власти в Белоруссии в первой половине ХIХ в. остались такие свидетельства современников: «Комическое и жалкое зрелище представляла в то время русская государственная власть в западных областях. Два-три асессора (становых пристава) на уезд, с капитан исправником во главе, а в уездном городе — городничий составляли весь персонал охранительной и исполнительной полицейской власти, комплектовавшейся преимущественно из офицеров отставных, или неспособных к фронтовой службе, большею частию, из местных уроженцев польского происхождения и всегда нищих духом и средствами, вечно нуждающихся и бегающих за подачками. В губернском же городе — губернатор, чаще всего из военных, жандармский штаб-офицер да два-три русских чиновника, стоящих во главе отдельных управлений … в 30-х годах, т.е. после восстания, правительство наше в возвращенных от Польши областях представляло собою одну грубую, материальную силу. А потому и неспособную вести успешную борьбу с духовными началами, созидавшими известный (польский) общественный строй. Главная забота наша заключалась в сохранении спокойствия и порядка в злополучном крае, причем всякого рода народные вспышки и волнения, хотя бы по своему характеру они благоприятствовали интересам правительства. Подавлялись нами немедленно самыми крутыми и энергическими мерами».
Однако опора у России в Белоруссии все-таки была. В недрах униатской церкви у многих священников существовали проправославные и прорусские настроения. Многие из них прошли курс наук в католической Главной семинарии в Вильно, т.е. это была наиболее образованная часть униатского духовенства. Именно из их среды в конце 20-х гг. ХIХ столетия промысел Божий вывел на историческую сцену будущего архиерея-воссоединителя Иосифа Семашко.
Мнения об его деятельности и личности крайне противоречивы. Одни считают его предателем католицизма, своекорыстным и беспринципным человеком. Другие ставят вопрос о причислении владыки Иосифа к лику святых. Одни утверждают, что Семашко был просто захвачен потоком царской политики, ведущей к ликвидации униатской церкви. Другие полагают его инициатором и главным деятелем воссоединения.
Изучение всех сторон жизни и трудов владыки Иосифа открывает перед нами потрясающее величие и кристальную чистоту его личности, а та же то, что он действительно после польского восстания 1830 — 31гг. являлся главным движителем подготовки воссоединения униатов. Он сумел собрать вокруг себя группу единомышленников из среды образованного униатского духовенства и, при поддержке правительства, следуя плану, представленному им императору Николаю I в записке от 5 ноября 1827г., ослабить, насколько это было возможно, польско-католическое влияние на униатов и создать в униатской церкви атмосферу тяготения к Православию.
Плодом трудов владыки Иосифа и его сотрудников стало прошение униатов о присоединении к Православию, принятое на соборе униатского духовенства в Полоцке в феврале 1839г. Прошение, естественно, было удовлетворено. Это стало вторым воссоединение западно-русских униатов, во время которого к Русской Православной Церкви присоединились 3 епископа, 1305 священников и 1607 приходов с 1.600.000 человек. Теперь в подавляющем большинстве это были белорусы. Униатская церковь в Белоруссии, просуществовавшая 243г., сошла с исторической арены.
Но заслуга митрополита Литовского и Виленского Иосифа Семашко не только в том, что он привел униатов в лоно Православия. Архипастырь не только совершил, но и завершил воссоединение, 29 лет занимая сложнейшую в этно-религиозном отношении Литовскую кафедру. В эти годы он ставил перед собой задачу утверждения Православия в Литве и Белоруссии, одновременно имея в виду сверхзадачу возвращения этих земель в сферу влияния Восточной христианской традиции и восстановления русской православной самоидентификации белорусского народа.
Смешав в первый период своей деятельности с 1840 по 1844 годы административными мерами древлеправославное и воссоединенное население Белоруссии и Литвы, а так же унифицировав церковное право присоединенной Церкви с церковным правом Русской Православной Церкви, высокопреосвященный повел бывших униатов к полному религиозному слиянию с прочими православными. Для этого он обратил пристальное внимание на правильность совершения православного богослужения, преобразование белого приходского духовенства и, самое главное, воспитание нового поколения пастырей, которые по своим качествам ничем не отличались бы от древнеправославных.
Преосвященный Иосиф не ставил перед собой задачу превращения белорусов в русских, ликвидации местных белорусских диалектов и создавшегося столетиями уклада жизни и традиций народа, в чем его пытаются обвинить современные ревнители белорусскости и униатства. Он удивительно терпимо относился даже к тому, что среди воссоединенных продолжали существовать польско-униатские привычки, как, например, пение религиозных песен на польском языке, хранение в домах католических икон, не ношение на груди крестиков, и даже посещения простыми верующими в праздники костелов и т.д.
По мысли святителя при правильном направлении церковной политики все это должно было со временем отмереть само собой. «Нужно только выжидать, — писал владыка Иосиф в одном из писем графу Протасову, — и все придет само собою — излишнею поспешностию можно скорее повредить, нежели пособить». Архипастырь считал главным признаком слияния бывших униатов и древлеправославных исповедание ими одной Православной веры, следование по одному пути благочестия и естественную идентичность внешних форм церковной жизни.
С удовлетворением оглядываясь на свои труды, высокопреосвященный писал в 1861 году: «Остается изменить, что изменяется только временем, а может быть, и должно остаться навсегда, как местность». Такой мягкий подход к утверждению Православия был единственно возможным. Но он приводил к тому, что внешние, а тем более внутренние изменения среди воссоединенных происходили очень медленно. Для митрополита Иосифа и всех, кто был знаком с униатами до воссоединения, это было естественно. Более того, помня положение перед 1839 годом, они прекрасно видели реальные и довольно значительные сдвиги. Но тех, кто приезжал из России и впервые знакомился с церковной жизнью и традициями в Литве в 40-е и 50-е годы, это знакомство, как правило, повергало в шок и заставляло думать, что воссоединение не принесло никаких плодов и было ошибкой.
Слишком непохожи были Литовские православные на православных русских, слишком много в них было польско-униатского. Такими сторонними русскими наблюдателями нам оставлено множество свидетельств их удивления увиденным. Современные исследователи любят цитировать их воспоминания и делать выводы о том, что бывшие униаты больше склонялись к Католическому костелу чем к Православной церкви. Но на подобные мнения иносказательно и со свойственной ему мягкой иронией ответил сам архипастырь: «Да впрочем, пора бы, кажется, и порицателям воссоединенных напомнить, что они ставят себя в смешную позицию тех, которые охуждали бы победителя, приобретшего целую провинцию, потому единственно, что там носят не такие шапки и лапти, как в Смоленской губернии, и говорят другим языком или диалектом».
Для святителя естественно было ожидать помощи от правительства, но после 1845 года, когда император Николай I посетил римского первосвященника, оно фактически очень мало содействовало его деятельности. Более того, можно смело утверждать, что в 50-е годы святитель не только неусыпно охранял и укреплял вверенную ему паству, но и одиноко стоял на страже русских интересов в Белоруссии и Литве. «Трудно было Иосифу, — писал после усмирения польского мятежа М.Н.Муравьев, — который с сим вместе (т.е. с воссоединением) был сделан митрополитом Литовским, устроить новую свою православную паству.… Дело состояло в моральном преобразовании духовенства и освобождении самих крестьян от давления и ига панов-католиков, которые не давали крестьянам своим свободно устраивать православную религию».
Прочность воссоединения прошла проверку во время польского мятежа в Белоруссии и Литве в 1863г. Белорусский народ, несмотря на все усилия мятежников, не пошел за ними, четко отделив свои интересы от интересов польских. Бывшие униаты не откликнулись на обращенные к ним призывы польских патриотов, и польское национальное движение в Литве не нашло опоры в широких народных массах. Наоборот, белорусы откликнулись на призыв русского генерал-губернатора М.Н.Муравьева и начали помогать власти наводить прядок. Для примера достаточно вспомнить народные караулы почти в каждой белорусской деревне. «Белорусские крестьяне, — пишет архиепископ Афанасий Мартос, — понимали своим простым умом, что революционная затея являлась чисто польским делом и в польских интересах. Белорус остался в стороне от этой затеи». Это неопровержимо свидетельствует об успехе дела воссоединения белорусских униатов.
Но каковыми оказались исторические последствия этого события для нас? Конечно, это все те последствия, которые историки связывают с вхождением Белоруссии в состав Российской империи.
Во-первых, ликвидация унии духовно соединила все части белорусского народа в единое целое, восстановило его цельность. Во-вторых, подрыв позиций полонизма и католицизма в Белоруссии привел к постепенному возвращению белорусов к их истокам. В-третьих, воссоединение дало толчок становление самосознания народа, которое, прежде всего, выражается языковым самоопределением. Со всей очевидностью это явление нашло отражение в результатах всеобщей переписи населения Российской империи, прошедшей в 1897г. Здесь население всех белорусских губерний, и западных и восточных, однозначно назвало свой родной язык не русским, как во времена унии, но белорусским. В-четвертых, ликвидация унии придала новый мощный импульс развитию белорусского языка, формированию его литературной формы. В-пятых, начало делать первые шаги национально-культурное возрождение белорусов. В-шестых, возник научный интерес к изучению истории, этнографии и фольклора белорусского народа.
Из всего сказанного следует, что воссоединение униатов сдвинуло с мертвой точки искусственно замороженный в Речи Посполитой процесс превращения белорусской народности в белорусскую нацию.